Размышления С. И. Танеева о высшем пределе искусства (по материалам архивных записей)

В статье на основе изучения эпистолярных текстов Сергея Ивановича Танеева, в том числе рукописных документов танеевского фонда ГДМЧ, предпринята попытка воссоздать целостное представление композитора‑мыслителя об эталонном произведении искусства. Общаясь со многими представителями культуры второй половины XIX – начала XX века, Танеев всегда вступал в «отношение» к их эстетическим взглядам, теориям искусства, жизненной философии. Вероятно, благодаря общению с Л. Н. Толстым у Танеева возникла необходимость систематизировать свои мысли об искусстве.

С. И. Танеев об искусстве, эстетика Л. Н. Толстого, эстетика Н. К. Метнера, произведение искусства, понимание искусства, назначение искусства

В Доме-музее П. И. Чайковского в танеевском архивном фонде хранится рукописный документ под названием «Разные выписки и заметки по философии» [1]. Это логично выстроенные теоретико-эстетические записи С. И. Танеева, состоящие из следующих разделов: «Цель сочинения»; «Художественная и научная область»; «Процесс творчества»; «Художественное произведение».

К записям прилагаются три схемы: 1) с заголовком «Три эстетические теории», 2) на предпоследней странице – схема без заголовка, похожая на первую, 3) схема на последней странице с заголовком «Оценка художественных произведений», содержащая эскизы незавершённых схем, в которых заметно стремление Танеева спроецировать намечающуюся эстетическую теорию на этапы истории музыки. Возможно, у Танеева был замысел учебного курса.

На первый взгляд данные записи напоминают схематический конспект содержания статей Л. Н. Толстого, относящихся к периоду 1889–1896 годов («О том, что есть и что не есть искусство, и о том, когда искусство есть дело важное и когда оно есть дело пустое»[1], «Об искусстве»[2], «О том, что называют искусством»[3]). Именно в это время Лев Николаевич занимался разработкой концепции «Что такое искусство?»[4] и делился своими мыслями в беседах с композитором. Это отражено в танеевских дневниковых записях 1895 года: «После обеда продолжительный разговор с Л. Н. об искусстве. Он сказал, что до сих пор не может решить, что такое искусство и какое место оно должно занимать в жизни человека. Я заметил, что, по-видимому, искусство получает способность выражать душевные движения, достигнув некоторой степени развития. <…> Л. Н. сказал, что он желал бы такого определения искусства, которое провело бы границу между художественными и нехудожественными произведениями. Я сказал, что вряд ли можно требовать определения этой границы… Л. Н. сказал, что вопросы, касающиеся развития и истории искусства, не так его занимают, как вопросы об искусстве с точки зрения нравственной. Я хочу знать, необходимо ли искусство для жизни человека. Если да, то почему большинство людей проводят жизнь в стороне от искусства. Стоит ли искусство тех жертв, которые на него тратятся <…>» [2, 102].

[1] Статья не издана.

[2] Судя по содержанию этого раздела, Танеев работал с неизданным текстом, т. к. впервые эта статья под заголовком «Письмо к В. А. Гольцеву» вышла в 1927 году. Но работать над ней Толстой начал в 1889 году, не завершив её, пишет статьи «Наука и искусство» (1890–1891), «О науке и искусстве» (1891).

[3] Статья «О том, что называют искусством» не завершена, её относят к 1896 году.

[4] Танеев в указанных записях не обращается к специфическим для последней статьи Толстого понятиям. Примечательно, что в ГДМЧ хранится записная книжка с выписками из трактата «Что такое искусство?», где Танеев обращает внимание на суждения, особо критические, «не принимающие» искусство.

Вне сомнения, Лев Николаевич Толстой оказал значительное влияние на формирование эстетических позиций Сергея Ивановича Танеева. Однако не следует это влияние преувеличивать. Ещё Л. Л. Сабанеев отмечал, что Танеев, «наверное, находился под влиянием некоторых идей Толстого и питал к нему огромное уважение. Но общий склад его мыслей и чувств был далёк от этих интересов». Более того, известно, что Танеев «хотел „просветить“ Толстого», «показать ему то, чем он сам столь восхищался«[3, 108]. Возможно, что благодаря общению с титаном русской литературы у Танеева возникла необходимость систематизировать свои мысли об искусстве схематично и в кратких записях, которые предположительно относятся к 1895−1896 годам[5]. На наш взгляд, здесь живое свидетельство собственных размышлений Танеева об искусстве, рожденных в результате «диалога» мыслителей.

[5] К этому времени Танеев– автор уже таких значительных сочинений, как кантата «Иоанн Дамаскин», пять квартетов, множество хоров, три симфонии (предваряющие Симфонию с-moll), опера «Орестея».

В чем принципиальное отличие эстетики Танеева от Толстого?

Толстой пишет, что искусство (в том числе, музыка) есть «забава, состоящая в том, что человек, не делая усилий жизни, переживает различные душевные состояния, чувства, которыми заражает его искусство» [4, 372]. Для Танеева — «значение и достоинство искусства — расширение кругозора людей, увеличение духовного богатства, капитала людей» [1, 2]. Для него художественное творчество — это «духовная деятельность, которая <…> мысль и чувство доводит до такой ясности, что мысль усваивается другими людьми, а чувства также сообщаются другим людям» [1, 2] (подчеркнуто Танеевым).

Толстой рассуждает о том, что назначение искусства — доставлять «удовольствие» пассивно воспринимающему, «должно быть отдохновением», «забав[ой], дающей людям отдых от труда» [4, 352−356].

У Танеева произведение искусства трактуется как результат духовной деятельности, источником которой является внутренний опыт, «стремление». Читаем: «Стремление сделать для себя самого и для других ясным и несомненным то, что представляется другим и самому себе смутным и неясным и есть тот источник, из которого является произведение духовной деятельности человека вообще или такое, какое мы называем художественным произведением» [1, 3].

В своём понимании истинного искусства Танеев близок Вл. Соловьёву, который писал, что цель искусства есть «общение с высшим миром путём внутренней творческой деятельности» [5, 174]. Как для Танеева, так и для Соловьева искусство — это особая деятельность человеческого духа, удовлетворяющая «особым потребностям» человека, ибо дело искусства заключается не в украшении действительности приятными вымыслами, а в том, чтобы воплощать в «ощутительных образах» высший смысл жизни.

Танеевский взгляд на сущность искусства во многом совпадает и с эстетической концепцией Н. К. Метнера — «композитора, который, по мнению Л. Л. Сабанеева, более других мог бы считаться преемником Танеева в деле великого и совершенного мастерства» [3, 33]. Метнер, как и Танеев, считал, что «истинное призвание музыки не развлекать, не рассеивать, а привлекать, собирать, гипнотически сосредоточивать чувства и мысли слушателя. <…> Она наказывает жестокой скукой тех, кто, ища в ней лишь „праздной мысли раздраженья“, рассеянно блуждает своей „праздной мыслью“, своим слуховым оком мимо её чела, мимо её тем» [6, 138]. Отметим, что концепция Метнера сложилась позже и, возможно, не без влияния танеевских идей.

Записи Танеева показывают его интерпретацию эстетических теорий, изложенных Толстым в трактате «Об искусстве». Так, в схеме, имеющей заголовок «Три эстетические теории», так же как и у Толстого, в качестве основных эстетических теорий выделены «тенденциозная», «искусство ради искусства» и реализм.

В содержание этих теорий Танеев вносит дополнения, уточнения:

Танеев принимает точку зрения Толстого, который называет эти теории «ложными». Соглашаясь с Толстым, он отмечает в записях, что каждая из них «допускает ремесленное, непрерывное производство», «ничтожные и средние произведения»; причиной тому является то, что, согласно этим теориям, произведения искусства «не соединяют в себе трёх условий» [1, 2−3] (См. Илл. 1).

Неудовлетворенный указанными теориями и осмыслением их Толстым, Танеев стремится выработать собственную эстетическую позицию. Особенно отчётливо она проступает на последних страницах записей, где зафиксирована схема, разграничивающая «совершенное произведение искусства» и «ложное».

В основу данной схемы положена та же, что и в первой схеме, троичная модель, но в качестве элементов структуры Танеев предлагает уровни оценки: 1) содержания, 2) выражения и 3) отношения автора к произведению. Танеев показывает, что только при анализе произведения художественного творчества с точки зрения указанных уровней можно оценить по достоинству искусство либо отказать ему называться таковым.

Попробуем воссоздать целостное представление Танеева о совершенном произведении искусства с учетом указанных им трех уровней оценки.

На уровне содержания Танеев «важное» отождествляет с любовью; это"доброе, нравственное", «что соединяет людей не насилием, а любовью, что служит указанием на радость единения между собой или на страдание, происходящее от разъединения» [1, 3].

И вновь замечаем сходство с эстетикой Метнера, который так же, как Танеев, ценил в музыкальном искусстве способность «собирать» чувства и мысли слушателей. Идея о столь важной содержательной стороне искусства для Танеева не была абстрактной. Всё его творчество — от первого опуса «Иоанн Дамаскин» до последнего «По прочтении псалма» — пронизано идеей неумирающей любви, возможной только в «сердце чище злата».

В сердце воссоединяются все линии сакрального, эмоционального, душевного и духовного развития человека. Поэтому в русской философии так много размышлений о сердце, которое есть поле столкновения добра и зла, и в котором разрешается их противоборство. Об этом — «Орестея» Танеева, которая погружает слушателя-зрителя в глубинные смыслы русской культуры, в евангельское осмысление проблем греха, искушения, совести.

Для Танеева, как для русского музыканта-мыслителя, познать «всем сердцем» — значит понять и почувствовать всецело, глубоко и личностно. Поэтому в его эстетических записях особое место занимают размышления об «искренности». Закономерно, что для своих сочинений Танеев избирает стихотворения поэтов‑"любомудров" А. К. Толстого, А. С. Хомякова, Я. П. Полонского, в которых «сердечная» тема — одна из главных.

Танеев, как и поэты-философы, понимал, что, лишь проникая с любовью в онтологические глубины бытия, художник открывает всю его полноту и совершенство.

Науровне выражения Танеев относит к прекрасному произведению «ясное, всегда всем людям понятное» [1, 3] (См. Илл. 2). В письме к Чайковскому от 19 августа 1880 года он пишет, что «без вдохновения нет творчества. Но не надо забывать, что в моменты творчества человеческий мозг не создаёт нечто совершенно новое, а только комбинирует то, что в нём уже есть, что он приобрёл путём привычки. Отсюда необходимость образования как пособия творчеству». Или: «Учёность хороша тогда, когда она приводит к естественности и простоте» [7, 58, 64]. Здесь изложено понимание Танеевым категорий «ясность» и «понятность», принципиально отличное от данного Толстым в его статье «О том, что называют искусством»: «Ясность и простота, то самое, что достигается наибольшим трудом и что делает произведение доступным наибольшему числу людей» [4, 373]. Толстой отмечает, что «большинство музыкальных произведений в подражание бессмысленным произведениям Бетховена суть набор звуков, имеющих интерес для изучивших фугу и контрапункт [6], но не вызывающих никакого чувства в обыкновенном слушателе» [4, 349]. Однако для Танеева фраза «всем людям понятное» означала не массовость и доступность. Особенность танеевского понимания, по сравнению с требованиями теории «искусства ради искусства», заключается в том, что он вводит в качестве критерия «красоты формы и техники» категорию «прекрасного».Такая трактовка формы поразительно схожа с утверждением М. И. Глинки о том, что форма (Forme) — «значит красота, то есть соразмерность частей для составления стройного целого» [8, 509]. Примечательно, что у Танеева категория «прекрасное» приводится в паре с антиподом — категорией «безобразное», содержание которой он соотносит с «тёмным, растянутым, неопределённым». Главный показатель прекрасной формы для Танеева — мастерство излагать свои музыкальные мысли и логически их развивать.

[6] По-видимому, Толстой здесь намекает на Танеева.

Стремясь постигнуть суть ясности, мастерства музыкального выражения, он обращается к изучению исторических типов музыкальных форм, принципов их развития, композиции, гармонии, полифонии. В исследовании истории и теории европейской и русской музыкальной культуры Танеевым движет не самоценное изучение красоты формы с целью личного овладения мастерством, но поиск лучшего для русских композиторов пути в развитии отечественной музыки. «Цель [творчества — Г. У.], — пишет Танеев А. С. Аренскому, — возвыситься над тем, что люди считают важным и существенным и что на самом деле ничтожно и пошло, познать и создавать истинно великое, истинно прекрасное. Достигнуть этой цели есть высшее счастье, какое только доступно человеку» [Цит. по: 9, 96]. Так Танеев узрел совершенство формы в самых разных художественных направлениях, что и предопределило «множественность истоков музыки Танеева <…>, как существенный признак своего времени» [10, 254].

Третий уровень оценки произведения Танеевым связан с правдивым, искренним отношением автора к своему произведению. Под понятием «искреннее» он подразумевает «потребность разъяснений внутреннего, сомнения самого автора, отношение, возбуждающее в душе всех людей впечатление действительности» [1, 3]. Напомним слова Н. Г. Чернышевского: «Воспроизведение жизни — общий характеристический признак искусства, составляющий сущность его; часто произведения искусства имеют и другое значение — объяснение жизни; часто они имеют и значение приговора о явлениях жизни» [11, 117].

Для Танеева же «действительность не то, что бывает, а то, что происходило в душе художника» [1, 2]. Только произведение на уровне отношения автора к своему творению, согласно эстетике Танеева, может называться истинным.Соответственно, искренним художником, способным создать истинное произведение искусства, утверждается тот, кто пропускает впечатления через душу. Вне искренности невозможно донести то, чего никто не видел, но что пережито художником по‑настоящему.

Танеевские критерии художественности, по сути, совпадают с теми, которые в развернутой форме изложил И. А. Ильин в главе «О художественном совершенстве» книги «Путь к очевидности» (1957). Ильин призывает художников быть верным законам эстетической материи: «Эти законы ты должен знать и соблюдать, а материей ты должен владеть вполне. Только тогда ты сумеешь точно и совершенно приспособить материю твоего произведения к требованиям эстетического образа и художественного предмета.

Будь верен также и законам эстетического образа, <…> чтобы возыметь основной замысел, чтобы постигнуть художественный предмет, ты должен уйти в глубину сердечного созерцания и вопросить из своего созерцающего сердца Бога, мир и человека о тайнах их бытия. Погрузись в эту духовную глубину, как в некое море, и вернись из нее с жемчужиной. Затеряйся в блаженных пространствах духовного опыта и принеси оттуда самый лучший цветок. И соблюди в своем творчестве верность этой жемчужине или этому цветку. <…> только тогда ты сможешь создать адекватные предмету образы и точную эстетическую материю: давай необходимое и только необходимое! Только предметно укорененное! И ничего лишнего, ничего чрезмерного! Только такое, чрез которое светится и сияет сам первообраз предмета! <…> И в будущем русский народ, пробужденный и очищенный посланными ему небывалыми страданиями, снова вступит на этот великий, классический путь своих великих художников и начнет опять создавать новое и прекрасное искусство" [12, 461−462]. Ильин излагает в этих строках не только критерии художественно-совершенного искусства, но и своего рода концептуальную программу для русского художника, которая практически совпадает с творческими устремлениями Танеева.

Итак, совершенным произведением искусства, согласно эстетической концепции Танеева, может называться то, которое, во-первых, представляет собой нераздельное целое, объединяющее, важное для людей подлинно духовное содержание, рождающее чувство доброты, любви, радости от единения сердец. Во‑вторых, — прекрасную по созданию художественную форму, мастерски сделанную, укорененную и органичную. В-третьих, — истинное, искреннее переживание в момент создания автором своего произведения.

К истинному творению Танеев относит то, что выстрадано, рождено не столько разумом, но душой. Представление о совершенном произведении являлось для Танеева не абстрактной теорией, но своеобразной программой собственного творчества.

1. Танеев С. И. Разные выписки и заметки по философии. Архив ГДМЧ, фонд С. И. Танеева, В 3, № 40, 41, V-а, л. 1−5.
2. Танеев С. И. Дневники, 1894−1909. В 3-х книгах. Кн. I. 1894−1898 / Текстолог. ред. Л. З. Корабельниковой. М.: Музыка, 1981. 333 с.
3. Сабанеев Л. Л. Воспоминания о Танееве. М.: Классика-XXI, 2003. 190 с.
4. Толстой Л. Н. Собр. соч.: в 22 т. Т.15. Статьи об искусстве и литературе. М., 1983. 432 с.
5. Соловьёв В. С. Сочинения в двух томах / Общая ред. и сост. Ф. Лосева, А. В. Гулыги. М.: Мысль, 1990. 824 с.
6. Метнер Н. Муза и мода (защита основ музыкального искусства). Париж: YMCA PRESS, 1978. 154 с.
7. Чайковский П. И. Письма / П. И. Чайковский, С. И. Танеев; сост. и ред. В. А. Жданова. М.: Госкультпросветиздат, 1951. 557 с.
8. Полное собрание писем М. И. Глинки. Собрал и издал Ник. Финдейзен. Спб., издание «Русской музыкальной газеты», [1907]. т.1. 566 с.
9. Танеев С. И. Материалы и документы/ подгот. Б. В. Асафьева; ред.: В. А. Киселева, Т. Н. Ливанова, В. В. Протопопов. М.: изд. Академии наук СССР, 1952. Т.I. 353 с.
10. Корабельникова Л. З. Творчество С. И. Танеева. М.: Музыка, 1986. 296 с.
11. Чернышевский Н. Г. Эстетическое отношение искусства к действительности. М.: Огиз, Госполитиздат, 1945. 163 с.
12. Ильин И. А. Путь к очевидности. М.: ЭКСМО-пресс, 1998. 909 с.

Получено: 06.04.2025

Принято к публикации: 23.05.2025

Г. У. Лукина – доктор искусствоведения, заместитель директора по научной работе Государственного института искусствознания, профессор, заведующий кафедрой теории и истории музыки Российской государственной специализированной академии искусств.

Выпуск 2 (7) Июнь 2025

Страницы номера
20-31